Сибирский кавалер [сборник] - Борис Климычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это они там пекут? — осведомился Девильнев.
— Пироги с нельмой! — весело ответил Данилка Хват.
— Сходите, скажите, пусть дадут пирогов, какие пригорели, отнесем арестантам на гауптвахту. Должен быть и у них свой праздник.
Вскоре Данилка Хват вернулся с подносом, на котором лежали пироги, завернутые в белую тряпицу. Девильнев в домашнем халате и китайских туфлях вошел из оранжереи в подземный ход и направился к кордегардии, где была гауптвахта. Слуги тащили за ним пироги и зеленый штоф с водкой. Из подземного хода вошли в прочный каменный дом. Кордегардия. С башней по законам фортификационного и замкового строительства. С нишами для ружей и пушек и подземными ходами. Тут было и арестантское отделение. Из-за решеток на них с интересом смотрели лица арестованных офицеров и сержантов. Среди них был и Санька Бухтарма. После побега Горемира, Девильнев взял неудачливого охранника служить к себе денщиком. Парнишка старался. Но вот недавно тайком надел парадный мундир коменданта, отправился к верхнему перевозу и стал там собирать дань со всех остяков, приезжавших в город с товаром. При этом он кричал:
— Я — Девильнев! Попробуйте не дать, сволочи! Не заплатите, не пущу вас на буян![27]А там уже торгуют теперь. Слыхал, как там торговцы кричат? «Тетки-Варвары, берите товары! Купите, не купите, хоть глаза полупите!»
Асы дивились: больно молодой комендант, а как не дать ему деньги? Он грозится с каждого аргиша[28] забрать по лошадке.
О проказах Саньки вскоре донесли Девильневу, он приказал его вытряхнуть из мундира, выпороть и сдать на гауптвахту. Теперь комендант говорил арестантам:
— Не сердитесь, братцы, не я вас посадил, служба военная вас посадила, ее надо править честно! А чтобы сидеть было веселей, пусть каждый выпьет из штофа по глотку.
Комендант просовывал через решетку горлышка штофа. Арестант делал глоток, тут же Девильнев брал с подноса кусок пирога с нельмой и давал арестанту закусить. Угостил он и Саньку Бухтарму. Когда выпивка и закуска кончились, Девильнев сказал:
— Ну, сидите, братцы, впредь вам наука, что службу царскую надо исправно несть. А на меня обиды не имейте.
— Салют! — неслось вслед уходившему с гауптвахты коменданту.
Вот он и снова в своем доме. Сколько всего тут было за прошедшие годы! Обставил мебелью здешней. Тут живут прекрасные сундучники. Крышку открываешь, а замок играет: «Коль славен Господь во Сионе!» Зеркала, ковры, шелковые китайские ширмы с журавлями на одной ноге. Спальня с балдахином, кабинет с ретортами, библиотекой и бильярдом. В обширной усадьбе — зимний сад, оранжерея, где вызревают лимоны и виноград. Сыроварня. Маслобойня. Стряпухи делают ягодные вина. Он предпочитает густое, ароматное, тягучее смородиновое, похожее на бургундское, но лучше его.
— Сэт формидабль! Потрясающе!
Явился Сергей Федорович Полетаев, почтмейстер, принес пакеты под сургучными печатями и свежие газеты из Парижа, двухмесячной давности. Письма и газеты легли на стол коменданта, где уже лежали сатирические журналы «Трутень», «Живописец» издателя Н. И. Новикова. В беспорядке были навалены тома энциклопедии Дени Дидро. Среди всего прочего на столе был новейший атлас Китая, Тартарии, Чинуазии и Тибета. Лежала там и толстенная рукопись.
— Сочиняете? — поинтересовался почтмейстер.
— Что вы, Сергей Федорович! Бог больших талантов не дал, а с малыми в свет выходить неприлично. Чем старше становится человек, тем быстрее пролетают годы. Кажется, совсем недавно я вместе с другом своим Григорием Осиповичем Якимовшей открыл мещанскую школу для обученья детей письму, церковной грамоте и счету. А вот уж при Богородице-Алексеевском монастыре открылось уездное народное училище, смотрителем избрали меня. Отказывался, но все говорят, что более достойного смотрителя и сыскать невозможно. Что ж, сделаем маленькую Сорбонну для молодых томичей!
И нынче же на высоком мысу горы неподалеку отсюда я заложил первый камень в основание будущего удивительного храма! Проект Воскресенской церкви делали ученики самого Растрелли! Я смотрел проект, и мне представлялась готика Парижа, это будет один из красивейших храмов города. Но его построят нескоро.
Но и сейчас многое есть у нас для отдохновения души. Благодаря негодяям, которые ограбили бедных комедиантов, у нас теперь появился свой оперный дом, как в Париже. Говорят, даже клакеры при театре объявились: заплатите, будем хлопать — браво, брависсимо! Не заплатите — освистаем! А все — наш прекрасный Карло Гамбуцци. Он готовит уже четвертый оперный спектакль. Он будет разыгран в обновленном здании, наши художники украсили его лепниной, сделали хорошие подмостки. Опера будет повторяться столько вечеров, сколько потребуется, и её сможет услышать и увидеть почти все население города! Разве это не грандиозно? Сегодня вы, конечно, придете вечером слушать оперу «Робин Гуд»?
— Непременно! — ответил почтмейстер. — Но хотя опера и появилась у нас благодаря грабителям, было бы куда лучше, если бы их поймали. Мало того, что они захватили казенную почту с деньгами и письмами, они отобрали у меня два пистоля с серебряными рукоятками, сняли золотую цепь весом в четверть фунта и карманные часы, играющие музыку. Я кое-как собрал деньги на новые часы, а цепь такую мне больше не купить. Переломать бы негодяям руки и ноги, чтоб они сдохли где-нибудь в рудниках!
— Мы непременно их поймаем! — ответил Девильнев.
Он имел личные причины ненавидеть сих злодеев. Они умыкнули Дарьюшку, которая так похожа на его первую юношескую любовь! Он вызвал и ругал сыщиков: за что им деньги казенные платят?
Девильнев вздохнул, снова наполнил бокалы:
— Предлагаю выпить за Жанну, Марианну и Клотильду. Я выстроил на холме за Ушайкой три ветряные мельницы. Я дал им имена подружек моего детства. Я с ними убегал из замка, чтобы поиграть. Веселая компания пряталась в расселинах и гротах, там хорошо было целоваться! Но это были детские, невинные поцелуи. Теперь эти девочки стали старушками, они где-то за тысячи миль от меня. Наверно, наплодилось у них немало детей и внуков. Они и не вспомнят меня, а если встретят, не узнают. Да и бог с ними! Но три мельницы трепещут крыльями, словно стараются взлететь в томское небо. Люблю смотреть в подзорную трубу: работают ли крылья мельниц? Это память о Франции, о детстве…
Почтмейстер видел эти мельницы. Их знал каждый томич… Они радовали глаз краснокирпичными основаниями, похожими на юбки французских крестьянок. Крылья их были разукрашены в разные цвета. Не хватало только поблизости Дона Кишота Ламанческого с верным оруженосцем Санчо Пансой.